Читать книгу Русь и Франция. Тайны средневековых рукописей онлайн

4 страница из 6

Эта яркая нравственная оценка и повышенная эмоциональность является особенностью в описании голода в литературе Древней Руси. В ней встречаются и другие мотивы, свойственные западноевропейским хроникам: страшные изображения множества трупов на улицах городов, которых не успевают предать земле, и уход, или изгнание голодающих в другие земли. Сцены «очищения от голодающих» ярко запечатлены в легенде о Гамельнском крысолове-флейтисте и в итальянском сборнике XIII века «Новеллино». Власти позвали бедняков на корабли, обещая хлеб, и отправили всех в Сардинию. Там не было голода, а в Генуе таким образом прекратилась дороговизна.

Чаще всего изображения голодных лет встречаются в новгородском летописании. Новгородская республика, расположенная на севере, особенно зависела от погодных условий и привоза зерна. Поэтому эффективным средством в борьбе князей с Новгородом был захват Нового Торга, современного Торжка, через который подвозили зерно в город. На примере описаний голода в Новгородской летописи интересно рассмотреть, как для постоянных мотивов находится особое средство художественного воплощения. Такое явление древнерусской поэтики, как синонимические перечисления экспрессивных существительных, отображающих скорбь и другие трагические чувства человека, придают особенную выразительность сценам голода. Прием перечисления эмоционально окрашенных существительных уходит корнями в переводную книжность и фольклор (грустьтоска, тоска-кручина), но в новгородском летописании выполняют необычные художественные задачи.Большинство_эмоциональных перечислений лаконичны и являются парными сочетаниями (повторяются лишь два существительных). Например, «Новегороде печаль и въпль»3 Поражает ритмическая выразительность и целостность стилистических формул такого рода. В них проявляется безукоризненное чувство ритма. Если книжник распространяет высказывание «Новегороде печаль и въпль» словом плач, то он удлиняет фразу добавлением «по городам и селам>>. Если летописец пишет «О велика скорбь бяше в людях», он заканчивает коротким «и нужа». Но если хочет поставить не один, а подряд два эпитета «великий» – «И велик мятеж, и велика беда», он обязательно находит более длинную концовку, разрешающую ритмическое равновесие. Можно предположить, что такая афористическая законченность обусловлена многократным повторением подобных формул в устной традиции. Но художественное мастерство проявляется не только в совершенстве самой стилистической формы афоризмов, но и в особой художественной значимости их.