Читать книгу Демон, которого ты знаешь. Истории о человеческой жестокости и сострадании онлайн

37 страница из 59

Я стараюсь вписываться в эти рамки – пусть даже психиатрические больницы очень сильно отличаются от комфортабельных комнат Зигмунда Фрейда для консультаций. Это он в свое время ввел в практику пятидесятиминутный сеанс общения, или так называемый терапевтический час, – возможно, потому, что его пациентам не надо было проводить по десять минут в комнате ожидания. Или по той причине, что ему требовался небольшой перерыв между двумя сеансами. В отличие от Фрейда и большинства других психотерапевтов, занимающихся частной практикой, мне не приходится принимать больных одного за другим практически без пауз. Отчасти потому, что каждый сеанс должен быть сразу же детально задокументирован, отчасти по той причине, что мне необходимо все согласовать с моими коллегами, которые тоже работают с данным конкретным пациентом. К моменту моего знакомства с Тони я уже знала, что первые пять или десять минут после сеанса просто бесценны с той точки зрения, что именно в это время можно записать особенно яркие и интересные высказывания и повороты беседы, так как они еще свежи в памяти. Во время разговора с пациентом я ничего не записываю – хотя бы потому, что это сделало бы беседу похожей на допрос; да и вообще, если пациент настроен параноидально, это нежелательно по совершенно очевидным причинам. Большинство серьезных специалистов-психиатров приучают себя запоминать содержание разговоров с больными во время сеансов терапии. Работая с Тони, я все еще совершенствовала этот навык и потому очень старалась удержать в памяти, что именно – дословно – говорят люди, какие ключевые образы и метафоры они используют. Выяснилось, что наилучшим образом у меня все получается, если разделить содержание сеанса на три части, – это не давало всему сказанному смешаться у меня в голове. Разумеется, не следует понимать это буквально, но в целом такая схема мне действительно помогала – она в каком-то смысле отражала слова Филипа Ларкина, который, перефразируя Аристотеля, заметил, что любой роман, как и древнегреческая трагедия, «имеет начало, середину и конец».