Читать книгу Другое имя. Септология I-II онлайн

35 страница из 37

Бараниной-то ты ее обеспечиваешь? – спрашиваю я

Да, говорит Аслейк

Сам забиваю, сам свежую и рублю, ты же знаешь, говорит он

Ну вот, говорит он

Каждый год снабжаю ее бараниной, говорит он

а еще он говорит, что каждую осень грузит в Бот свежезабитого и разрубленного барашка и плывет вверх по Согне-фьорду, в Эйгну, где живет Сестра, под Инстефьюром, ты же видел ее дом, потому как проезжаешь мимо него аккурат каждый раз, когда едешь в Берген и из Бергена, говорит он, серый такой домишко, который не мешало бы покрасить, уж больно облупленный, говорит он, но хотя он солит-коптит сам, старинным способом, а сколько этому способу лет, никто не упомнит, говорит Аслейк, да мне это хорошо известно, я ведь каждый год получаю от него мясо, и сам он считает, что хорошо готовит копченые ребрышки, и вяленую говядину, и вяленый бараний окорок, так люди говорят, а Сестра все равно хочет солить-коптить сама, хотя он бы с удовольствием насолил-накоптил и на ее долю, она хочет сама, и не без причины, потому как у нее все это приобретает особенный, а главное, совершенно восхитительный вкус и, что греха таить, у Сестры бараньи ребрышки вкуснее, чем у него, и хоть и нелегко стерпеть да признать, это чистая правда, а правда есть правда, говорит Аслейк, Сестрины ребрышки аж тают во рту, нет им равных, говорит он, и, по крайней мере теперь, когда мужик, с которым она жила, Скрипач этот, смотал удочки, он каждое Рождество садится в свой Бот и плывет вверх по Согне-фьорду к Сестре, ведь Согне-фьорд никогда не замерзает, течения там очень уж сильные, так что хотя она живет далеко по берегу Согне-фьорда, под Инстефьюром, в Эйгне, где есть бухта, а он сам живет в низовье Согне-фьорда, где тот соединяется с морем, н-да, не без причины город на Согне-фьорде чуть дальше того места, где живет Сестра, называется Инстефьюр, Верховье то есть, и мне это, конечно, хорошо известно, он глупости болтает, говорит Аслейк, но, стало быть, каждое Рождество он в сочельник отправляется на своем рыболовном боте к Сестре, дорога занимает несколько часов, большей частью чуть не весь день, и до сих пор погода всегда бывала хорошая или сносная, хотя об эту пору может и разнепогодиться, море может этак разбушеваться, что только дурень выйдет на лодке, только такой, что моря не знает, новичок, да он-то не новичок, он знает, когда на берегу сидеть, а когда в море выходить, но что поделаешь, погода меняется быстро, и, по его долгому жизненному опыту, предсказать эти перемены совершенно невозможно, полной уверенности никогда нету, но коли подымется шторм, надо поскорей причаливать к берегу, а коли ты далёко в море, вахта будет тяжелая, но до сих пор он всегда благополучно добирался до гавани, хоть это вовсе не само собой разумеется, иные рыбаки до берега не добирались, много лодок лежит на дне в устье Согне-фьорда и выше, в самом фьорде, это уж точно, множество людей нашло там свою гибель, да-а, море вообще-то, пожалуй, самое большое кладбище в здешних краях, тут он уверен, нынче-то дело другое, нынче лодки с мотором, не то что прежде, когда ходили на веслах или под парусом, нынче главное, чтоб мотор не заглох, а он не заглохнет, коли вовремя менять фильтры, хоть раз в году, сам он завсегда держит на борту запасной фильтр, на случай, если мотор заглохнет, сказать по правде, даже не один, а два фильтра, мало ли, вдруг один окажется с изъяном или станешь менять и испортишь, никогда ведь не ведомо, что может случиться, ведь, черт побери, фильтр почти всегда забивается аккурат при сильном волнении, при очень сильном, а в таком разе не больно-то легко, стоя на четвереньках, извлекать старый фильтр, даже с помощью пассатижей, которые у него завсегда с собой, а как же, и хотя он менял фильтры много раз, лишь однажды ему пришлось делать это при сильном волнении, мотор заглох, ветер был крепкий, хоть и не штормовой, и резко занепогодило, как обычно, вот тут-то мотор и заглох, никак он не мог его запустить и смекнул, что фильтр забился, и ругал себя последними словами, что поленился заменить фильтр, давненько ведь не менял, припомнить не мог, когда это было, главное, что очень давно, а Бот качается с боку на бок да вверх-вниз, волны перехлестывают через борта, и ведь надо открыть крышку мотора, ох, только держись, говорит Аслейк, качая головой, но все кончилось благополучно, он же стоит здесь, говорит со мной, но, признаться, ничего хуже того случая не припомнит, к счастью, обошлось тогда, мотор заработал, а сам он, несмотря на бурное море, не оплошал, справился, тут он мастер, лишь бы мотор работал, а уж он завсегда справится, ну, почти что, говорит Аслейк, но только почти что, и некоторое время он молчит, а помолчав, продолжает: мол, одно ясно – невелика радость оказаться в открытом море в непогоду, при крепком ветре, в шторм, да что говорить, коли можно этого избежать, он, понятно, избегает, не выходит в море, коли погода скверная, не такой он дурак, однако, как он уже говорил, наверняка никогда не знаешь, море в один миг меняется, капризное оно, никогда не знаешь в точности, как оно себя поведет, но кое-что все ж таки известно: коли погода хорошая и небо ясное, можно рассчитывать, что очень уж сильное волнение не подымется, говорит Аслейк, а я говорю Red sky at morning Sailor’s warning, Red sky at night Sailor’s delight[7], а Аслейк говорит, что это вот ни к чему, он мало что помнит из английского, который учил в школе, потому как учитель сам толком английского не знал, говорит Аслейк, а раз уж так трудно заранее угадать, каково будет море, не очень-то хорошо, что он каждый год ждет сочельника, чтобы на Боте отправиться к Сестре, однажды ведь эвон как случилось, говорит Аслейк, надо бы, конечно, плыть в погожий день еще в адвент, когда погода почитай что наверняка не обернется штормом, когда под Рождество и в устье и в самом Согне-фьорде довольно спокойно и плыть одно удовольствие, и ничто не указывает, что море осерчает, вот тогда-то и надо бы выходить в море, за несколько дней до Рождества, но он предпочитает не задерживаться у Сестры дольше положенного, обычно его сразу тянет домой, и наутро, в первый день Рождества, он уезжает, всегда так поступал, и погода в первый день Рождества всегда на удивление тихая, впору прямо-таки стать суеверным, ведь до сих пор аккурат в эти дни, в сочельник и в первый день Рождества, каждый год стояла хорошая погода, но, сказать по правде, лучше всего он чувствует себя дома, там его место, там ему по душе, однако поездки к Сестре в Эйгну уже вошли в привычку, и если честно, то ему не больно нравится сидеть на Рождество одному, слишком уж одолевают воспоминания о детских годах, о том, как они с Сестрой жили с родителями, о родителях, об Отце и Матери, которых давным-давно нет на свете, но оба они, Отец и Мать, были хорошие люди, и, когда хоронили Отца, священник сказал, что он жил по совести, и то же самое он сказал, когда хоронили Мать, она, мол, жила по совести, вот и выходит, что, коли остается в сочельник один, он сидит и вспоминает похороны Отца да похороны Матери, а тогда и еда ему не в радость, самые вкусные бараньи ребрышки все равно не в радость, тут он похож на Сестру, она тоже не охотница сидеть одна в сочельник, но в те времена, когда Сестра жила с этим, со Скрипачом – он, Аслейк, всегда его только так и называл, – проводить с ними Рождество никакого удовольствия не доставляло, не было у него ни малейшего желания, хотя Сестра, конечно, и тогда тоже приглашала его к себе, к ним то есть, и он как-то раз съездил, но сочельник получился не шибко веселый, ну, как уж все тогда вышло, он мне наверняка не рассказывал, но непременно как-нибудь расскажет, пока что можно повременить, он в другой раз расскажет, это ведь никакой не секрет, много лет минуло, а вспоминать все равно неприятно, он ведь, Скрипач этот, не дурак выпить, н-да, ну и пока Сестра жила со Скрипачом, он справлял сочельник в одиночку, но несколько лет назад Скрипач смылся, а она-то неужто не могла найти себе мужика получше? он ведь частенько к бутылке прикладывался, Скрипач-то, сказать по правде, как подвернется какая-никакая выпивка, так он беспременно напьется, а она будто не могла найти себе мужика получше, нет, никогда он не мог взять этого в толк, ведь Сестра женщина пригожая и с возрастом хуже не стала, сколько он ее помнит, у нее всегда были белокурые волосы до плеч, и посейчас нет в них ни единого седого волоска, тогда как у него самого волос осталось совсем немного, да и те сплошь седые, не говоря уже о бороде, тоже ведь седая, глядя на них двоих, никто не поверит, что они брат и сестра, по годам-то разница между ними невелика, хоть он и старший, но пока Сестра жила с этим Скрипачом, он, не считая того единственного раза, проводил сочельник в одиночестве, ну то есть после смерти родителей, только об этом ни думать, ни говорить не стоит, и вообще, что это он разболтался, мелет и мелет языком, говорит Аслейк, слишком подолгу сидит один, потому, дескать, этак и болтает, когда мы встречаемся, но, как бы то ни было, по крайней мере в нынешнем году он еще раз справит Рождество за компанию с Сестрой, как обычно, добавляет он, дом-то в Эйгне достался ей по наследству от отцова брата и его жены, своих детей у них не было, а к нему, старшему, перешла усадьба на Дюльгье, говорит он, и дом достался ей задешево, почитай что даром, на халяву, по правде сказать, да и он, когда стал хозяином усадьбы, мало помогал Сестре, говорит он, а у нее не было денег, чтобы заплатить ему, она-то не больно много зарабатывает своими хардангерскими вышивками, скатерть за скатертью, то большая, то маленькая, дорожка за дорожкой, да вышитые крестиком косынки для бунадов[8], кой-какие деньги это приносит, но небольшие, так, концы с концами сведешь, и ладно; как окончила школу, она несколько лет работала в одном из магазинов в Бергене, назывался он, кажись, «Дары Хардангера» или вроде того, но магазин разорился, она вернулась домой, а дом в Эйгне тогда пустовал, вот она и поселилась там, изо всех сил заботилась о доме, когда наружная краска сильно облупилась, она его покрасила, по крайней мере один раз, и покраской, надо сказать, занимался Скрипач, до того как слинял, наверняка Сестре стало невмоготу, и она его выставила, сама намекала, что выставила и после жалела об этом, велела ему убираться, а он из гордыни сей же час и ушел, однако, пока жил с Сестрой, он следил за домом и опять же маленько деньжат зарабатывал скрипкой своей, если, конечно, приносил домой крону-другую, а не пропивал разом все, но и тогда обычно притаскивал с собой несколько бутылок спиртного, так Сестра сказывала, но хотя бы дом он покрасил, один раз, этого у него не отымешь, говорит Аслейк, н-да, Сестру он навещает не так уж часто, говорит он, но в сочельник, теперь, когда Сестра живет одна, все-таки лучше побыть у нее, чем сидеть одному, и бараньи ребрышки у Сестры, как он сказывал, пальчики оближешь, говорит Аслейк и стоит, словно в задумчивости, потом глядит прямо на меня и спрашивает, не хочу ли я в порядке исключения справить сочельник с ним и с Сестрой, а что, было бы очень даже здорово, им с Сестрой вдвоем, конечно, хорошо, но побольше народу за столом ничуть не помешает, очень уж много воспоминаний наваливается, о Матери и Отце, а для Сестры – о муже ее, Скрипаче, который слинял и, по слухам, связался на востоке с какой-то бабенкой, так почему бы тебе не поехать со мной, говорит Аслейк, хотя спрашивать меня об этом без толку, он уж сколько раз спрашивал, пора бы и перестать, говорит он, ведь я никогда, никогда не соглашался, говорит он, а разве он не дарит Сестре на каждое Рождество картину моей работы? маленькую, завсегда одну из маленьких, и с тех пор, как осталась одна, Сестра каждое Рождество твердит, чтобы он спросил у меня, не захочу ли я отпраздновать следующее Рождество с ними за компанию, и признаться, он удивлялся, зачем это она без конца спрашивает, ведь я ни разу не приезжал, и он отвечает Сестре, что, мол, спрашивал меня не счесть сколько раз, а я ни разу не соглашался, и, кстати говоря, он подумал, что у Сестры есть, поди, какие-то задние мысли, ведь мы с ней примерно ровесники и оба одинокие, а многим – особенно женщинам, хотя нет, тут никакой разницы меж мужчинами и женщинами нету – вовсе неохота жить в одиночку, тем более что Скрипач слинял, просто ушел и не вернулся, оболтус этакий, даже не попрощался с Сестрой, а теперь вот, мол, связался где-то на востоке или в другом месте с какой-то бабенкой, далеко на востоке, кажись, в Телемарке, но на скрипке он играл хорошо, ничего не скажешь, и, по правде-то, Сестра небось потому и прикипела к нему, очень уж он хорошо играл, мастер, иначе не скажешь, говорит Аслейк