Читать книгу Все загадки мировой истории. Сборник онлайн

8 страница из 228

Он бросил письма в ящик стола и закрыл его.

За равнодушие мстят!

Он засмеялся, встал, показывая, что встреча закончена, и проводил меня до дверей. Когда я вышел на лестничную клетку, он вдруг спросил меня:

– Вам не приходило в голову – как Дон Жуан протягивает руку Командору?

И он показал.

Он был великим актером. Я навсегда запомнил бесконечную фигуру в провале двери, свет тусклой лампочки из коридора… Как он тянул в пустоту руку и как менялось его лицо! Сначала на нем было любопытство, потом вызов, а потом страх, слепящий ужас – ужас смерти… Опаленное лицо с мертвыми глазами… И он захлопнул дверь.

Я шел по улице. Горели фонари, падал тихий новогодний снег, и я банально шептал строки:

  • Но кто мы и откуда,
  • Когда от всех тех лет
  • Остались пересуды,
  • А нас на свете нет?

Конец одного стихотворения

  • Зина Пряхина из Кокчетава,
  • словно Муромец, в ГИТИС войдя,
  • так Некрасова басом читала,
  • что слетел Станиславский с гвоздя…
  • Зину словом никто не обидел,
  • но при атомном взрыве строки:
  • «Назови мне такую обитель…» —
  • ухватился декан за виски.
  • И пошла она, солнцем палима,
  • поревела в пельменной в углу,
  • но от жажды подмостков и грима
  • ухватилась в Москве за метлу.
  • Стала дворником Пряхина Зина,
  • лед арбатский долбает сплеча,
  • то Радзинского, то Расина
  • с обреченной надеждой шепча…
  • Зина Пряхина из Кокчетава,
  • помнишь – в ГИТИСе окна тряслись?
  • Ты Некрасова не дочитала.
  • Не стесняйся. Свой голос возвысь.
  • Ты прорвешься на сцену с Арбата
  • и не с черного хода, а так…
  • Разве с черного хода когда-то
  • всем народом вошли мы в рейхстаг?!
Евгений ЕвтушенкоРазмышления у черного хода
  • Она вошла в ванную.
  • Съела таблетки перед зеркалом.
  • Запила водой из-под крана.
  • Потом вернулась в комнату,
  • легла на ковер у кровати
  • и стала ждать.
  • Это и был – конец стихотворения, Женя.
  • Три дня и три ночи
  • ее пытались спасти.
  • Но она правильно все рассчитала —
  • она работала медсестрой.
  • Три пачки димедрола плюс четыре пипольфена,
  • и девять часов до того,
  • как пришла с работы подруга…
  • А потом наступила ночь тринадцатого января,
  • и люди, которых она в записке
  • просила «никого не винить в своей смерти»,
  • сидели за столиками в ресторанах
  • и сыто и пьяно провожали Старый год,
  • чтобы потом, во тьме постелей,
  • прижавшись телами к другим телам,
  • благополучно доплыть до конца новогодней ночи…
  • А в это время ее обнаженное тело
  • лежало в беспощадном свете мертвецкой
  • и безумный голос ее подруги
  • орал в замерзшую трубку:
  • «Как она?»
  • И мужской голос – сумрачно и сухо:
  • «Такие данные не сообщаем по телефону».
  • Действительно!
  • Зачем тревожить сограждан «такими данными»?
  • Засекретим смерть,
  • и пусть у нас всегда торжествует жизнь,
  • как в конце твоего стихотворения, Женя…
  • Вчера я встретил ее
  • в первый раз – после ее смерти.
  • На дачной эстраде танцевали девочки.
  • Я узнал ее сразу —
  • она танцевала последней.
  • Кровавые пятна носков для аэробики,
  • ураган волос а-ля Пугачева…
  • Шаровая молния в конфетной обертке!
  • Балдели дачные мальчики
  • с теннисными ракетками, на складных велосипедах.
  • И голос матери, нарочито громкий:
  • «Будет артисткой!»
  • Все это происходило под Москвой,
  • а совсем не в Кокчетаве,
  • где еще верят, что «в артистки»
  • надо ехать в Москву
  • и завоевать талантом сияющую столицу,
  • как в конце твоего стихотворения, Женя.
  • Она поехала…
  • Вчера я встретил ее на улице.
  • Она только что приехала в Москву
  • и шла в ГИТИС,
  • или в «Щуку», или в «Щепку», или во МХАТ.
  • И это было нашим вторым свиданием
  • после ее смерти…
  • …Ковер, на котором она лежала…
  • Она вошла во двор
  • и прочла объявление:
  • «Абитуриентов прослушивают в тире».
  • Маленькая головка на теле Венеры,
  • точеные черты Натали Гончаровой
  • и волосы, перехваченные черной ленточкой…
  • Пушкинская красавица в хипповой диадеме!
  • О, как она орала в тире:
  • «Я – Мэрлин!.. Я – героиня
  • самоубийства и героина!»
  • Молодые режиссеры широко улыбались
  • и слушали стихи Вознесенского
  • про самоубийство Мэрлин Монро.
  • (О, как она им нравилась!)
  • И «сам» широко улыбался —
  • эта красавица, полная сил и здоровья,
  • что она знала про самоубийство?
  • Про самоубийство и героин?
  • (О, как она ему нравилась!)
  • «На обороте у мертвой Мэрлин…»
  • Она победно вышла из тира.
  • И жались к стенке,
  • стараясь не глядеть на нее,
  • жалкие соперницы.
  • «Звезда абитуриентуры» —
  • так ее назовут
  • после трех лет ее поражений,
  • когда она узнает,
  • каково вглядываться
  • в тускло напечатанные списки принятых,
  • а потом кружить вокруг канцелярии
  • со сводящей с ума надеждой —
  • а вдруг пропустили?
  • А вдруг пропустили ее фамилию?
  • Такую смешную фамилию…
  • И режиссер, который набирал этот курс,
  • которому она так нравилась тогда в тире
  • во время отстрела юных дарований,
  • не объяснит ей,
  • что такое звонки по телефону,
  • сводящие с ума звонки по телефону —
  • звонки знакомых и родственников,
  • звонки сподвижников и сподвижниц по театру,
  • звонки из вышестоящих организаций,
  • звонки из нижестоящих организаций,
  • звонки с просьбой об элементарной человечности,
  • звонки с угрозами и истериками,
  • звонки с проклятьями и воплями…
  • И он положит ее смешную фамилию
  • на алтарь этих звонков,
  • как жертвоприношение
  • во имя того человеческого,
  • которое всем нам так не чуждо.
  • В конце концов,
  • на алтарь и следует положить
  • самое прекрасное…
  • А вместо нее выберут кого-то
  • из этой толпы «позвоночных» дурнушек,
  • которых сейчас она так презирает.
  • Возьмут некрасивую дочь красавцев родителей
  • (природе нужен отдых)…
  • О, бездарные отпрыски кумиров,
  • сводивших с ума в шестидесятые!
  • Ваши знаменитые фамилии
  • никогда не уйдут с нашей сцены!
  • И профессия актера
  • скоро станет у нас наследственной,
  • как в древней Индии…
  • …Ковер, на котором она лежала…
  • Но это все еще впереди,
  • а пока она идет по московским улицам —
  • победительница первого тура ГИТИСа,
  • а может, «Щепки», или «Щуки», или МХАТа.
  • Идет Актриса!
  • А всего через две недели…
  • Ох, как они забегают всего через две недели —
  • отвергнутые возлюбленные театра!
  • Разговоры в отчаянии:
  • «Сказали – есть места в Институте культуры…»
  • «Набирает дополнительно Воронежское училище…»
  • «Говорят, недобор в Ленинграде, в Эстрадном…»
  • И, только намаявшись,
  • наскитавшись по столицам и весям,
  • они дадут телеграммы – крики о помощи —
  • и, получив переводы, отъедут навсегда
  • в свои тихие городки…
  • Но отъедут слабейшие.
  • Актрисы останутся.
  • Здесь самое место выйти музыкантам,
  • например, из джаз-рок-ансамбля «Арсенал»,
  • и пусть золотая железка Алеши Козлова
  • сыграет нам что-нибудь
  • про вечную надежду
  • вместо того, чтобы рассказывать,
  • как они устроились дворничихами по жэкам,
  • воспитательницами по яслям,
  • работницами по прачечным,
  • нянечками по инвалидным домам и больницам —
  • повсюду, где дефицит в рабочей силе,
  • продолжая грезить (саксофон),
  • продолжая мечтать (бас-гитара),
  • как они вернутся летом в стрелковый тир,
  • чтобы снова и снова тщетно бросаться на шею
  • капризному возлюбленному – театру (синтезатор).
  • (И прости за безвкусные строки…)
  • А пока они ходят вечерами
  • в самодеятельные театры-студии,
  • где они пройдут
  • школу жизни настоящих актеров,
  • научатся курить,
  • отрежут косы,
  • и…
  • Скучно повторять эту банальную историю.
  • А те, кому совсем повезет
  • (совсем-совсем повезет),
  • познакомятся с посетившим случайно студию
  • настоящим режиссером.
  • Знаменитым настоящим режиссером.
  • Ах, какое это удачное знакомство:
  • «Он меня увидел и сразу все про меня понял…
  • Он сказал: «Вы – моя актриса.
  • Через год я буду набирать себе курс…»
  • Самое смешное, он это действительно сказал.
  • А потом ее сборы на свидание,
  • лучшие из туалетов ее подруг:
  • Маринины шерстяные носки,
  • Динина юбка
  • и ломовая кофта Насти,
  • которую Настя взяла поносить у Веры
  • из студии «У Никитских».
  • По дороге
  • она останавливается у всех афиш его театра,
  • она читает его фамилию,
  • замирая от букв его имени…
  • И люди рядом читают.
  • (Глупцы, они не знают…)
  • «Я у вашего дома,
  • я только не знаю куда,
  • вы забыли сказать…»
  • Его квартира.
  • Афиши, афиши, афиши его театра…
  • Холод и дрожь, когда раздевают,
  • и страх показаться неопытной…
  • Потом его бегство в ванную,
  • и вот уже (какой он старый!)
  • старый человек прощается с нею
  • осторожно и мило:
  • «Звони в театр, прямо в кабинет».
  • Но телефон не дает.
  • И она ходит под освещенными окнами,
  • где старый мальчик, наигравшись вволю,
  • укладывается вовремя спать.
  • Старый мальчик, не хуже и не лучше других,
  • которым не чуждо все человеческое…
  • А потом придет весна,
  • и начнется второе лето,
  • и они вновь войдут
  • в пыточные аудитории ГИТИСа,
  • или «Щуки», или «Щепки», или МХАТа,
  • и молодые режиссеры, которым велено
  • вынюхивать таланты для второго тура,
  • когда явится «сам»,
  • эти молодые ищейки за инквизиционным столом
  • все поймут наметанным глазом
  • по их дурно-профессиональному чтению
  • (занятия в студиях),
  • по обрезанным косам,
  • по потерянному румянцу…
  • «А вы уже поступали в театральное?»
  • «Нет… то есть да!»…
  • Вчера я увидел ее.
  • Она шла поступать в третий раз,
  • в последний свой раз.
  • Она шла, как хотел поэт, —
  • гордо шла по Арбату,
  • готовясь шагнуть с прекрасной улицы
  • прямо на сцену…
  • …Ковер, на котором она лежала…
  • Она шла и бормотала стихи —
  • все те же стихи о самоубийстве Мэрлин.
  • Она готовилась прочесть их,
  • как научил ее очередной возлюбленный —
  • знаменитый актер…
  • Знаменитый дерьмовый актер.
  • «Я – Мэрлин» – читай это с юмором.
  • Какая ты, к черту, Мэрлин?
  • Читай, как бы извиняясь, —
  • дескать, я ваша Мэрлин,
  • ибо других у вас нет…
  • И эту строчку:
  • «А вам известно, чем пахнет бисер?
  • Самоубийством!» – не ори, как зарезанная.
  • В самоубийство сейчас никто не верит.
  • В «Склифе» есть отделение,
  • там лежат «пугалки».
  • Это девки, которые травятся так,
  • чтобы их спасли.
  • Хотят попугать своих мужиков —
  • вот что такое современное самоубийство!»
  • И, бормоча стихи, как он учил,
  • она подошла к ГИТИСу,
  • а может, к «Щуке», или к «Щепке», или к МХАТу.
  • Подошла к этим вратам в рай.
  • Подошла, неся свою тайну —
  • тайну трех лет.
  • Эти три года…
  • (Рассказ подруги – нянечки
  • из дома инвалидов и престарелых):
  • «У нас, как в Ноевом ковчеге, собрались все,
  • кто не поступил в театральные и во ВГИК.
  • Массовик в доме,
  • чтобы как-то нас заинтересовать, бросил идею:
  • «Давайте пробьемся в телепередачу «Шире круг».
  • Подготовим самодеятельность – и пробьемся».
  • Что тут началось!
  • Все мгновенно представили,
  • как наши матери включают телевизор,
  • и на залитой светом эстраде
  • стоим мы!
  • С раннего утра, достав гитары,
  • мы дожидались прихода массовика.
  • Он пришел под вечер,
  • и мы начали репетировать
  • «Песню о Гренаде» Михаила Светлова…
  • И тогда вошла она!
  • И с нею все, о чем мы мечтали:
  • волосы, как у Пугачевой,
  • лицо из иностранного журнала
  • и суперфигура.
  • Она молча взяла гитару у остолбеневшего массовика
  • и запела стихи Цветаевой
  • своим рыдающим голосом.
  • Потом сказала безапелляционно,
  • как все, что она говорила:
  • «Вот что вам надо петь на ТВ!»
  • И пошла из зала,
  • а две девочки, как сомнамбулы,
  • молча двинулись за нею.
  • И я была одной из них…
  • Я буду подражать ей во всем,
  • я буду молиться на нее,
  • я буду верить всему, что она выдумала…
  • Однажды она рассказала,
  • что в Индии йоги знают эликсир жизни.
  • И когда ее тело легло под лампы мертвецкой,
  • я вбежала на Центральный телеграф
  • и умоляла перепуганную телефонистку
  • позвонить в Индию.
  • Я встала перед ней на колени,
  • я ползла к ней по залу,
  • пока вызывали милицию…
  • …Ковер, на котором она лежала…
  • Она была в нашем инвалидном доме
  • как бомба замедленного действия.
  • И наши немощные старики
  • надели отглаженные костюмы,
  • и наша директорша сходила с ума от ненависти…
  • Наш вечер Цветаевой,
  • который должен был стать началом славы,
  • кончился тем, что уволили несчастного массовика
  • (письмо директорши в райком).
  • Но однажды…
  • Однажды ей стало скучно,
  • и она нас оставила.
  • Так умела оставлять только она.
  • Сразу!
  • Сразу оставила стариков, старух,
  • безответно влюбленного массовика…
  • И я ушла за нею.
  • А потом погибли ее родители
  • в автокатастрофе (так она мне рассказала),
  • и у нее не стало денег.
  • Вот когда она придумала презирать!
  • Презирать – и деньги, и шмотки…
  • Она объявила себя хиппи,
  • раздала все, что у нее было,
  • и начала новую игру.
  • Она ходила в самодельных брюках,
  • сделанных из занавески,
  • в бархатной блузе из обивки старого дивана,
  • найденного на помойке,
  • и в кроссовках, взятых на время
  • (у кого – она забыла).
  • Она всегда легко дарила свои вещи
  • и потому легко брала чужие.
  • А когда они ей надоедали —
  • дарила чужие, как свои.
  • Это было началом многих моих испытаний.
  • Я все время должна была зарабатывать деньги,
  • чтобы платить за эти чужие вещи…
  • Каким прекрасным хиппи она была!
  • Жаль, что хиппи быть хорошо только летом,
  • пока греет солнышко…
  • Это хипповое наше лето!
  • Обычно мы снимали угол
  • за гроши, у какой-нибудь старухи,
  • но в то наше нищее лето
  • ей надоели мои «скромные замашки».
  • («Я хочу репетировать – старухи мне мешают».)
  • И она нашла себе отдельную квартиру,
  • даже целый дом!
  • Это могла найти только она:
  • дом на Софийской набережной,
  • предназначенный на слом.
  • Его тайно сдал техник-смотритель
  • за сорок рублей, которых у нее не было, —
  • их платила безумная поэтесса,
  • «девочка с тараканчиками»,
  • не прошедшая в Литинститут.
  • Мы познакомились с ней на Патриарших прудах —
  • на бульваре Мастера и Маргариты…»
  • Это был дом с крестами досок на окнах,
  • как в войну,
  • с оборванными обоями, висящими в квартирах,
  • как обгоревшая кожа,
  • с ночными привидениями,
  • с отключенным водопроводом,
  • с приставаниями пьяного техника-смотрителя…
  • Дом смотрел слепыми окнами днем,
  • а по ночам в нем зажигались свечи
  • (опять «Мастер и Маргарита»),
  • и девочки-мальчики крались в квартиру
  • по пустой лестнице,
  • освещенной глазами осторожных кошек.
  • Дом оглашался ее стонущим пением.
  • Звенели стаканы,
  • «И всю ночь подъезжали кареты…» (ее слова).
  • Но пришлось бросить и этот дом,
  • потому что наступила зима,
  • и она почувствовала себя в доме,
  • как андерсеновский утенок в замерзающем пруду.
  • И тогда она начала путешествовать по знакомым.
  • Она купила в «Детском мире» игрушечный револьвер.
  • Он должен был защищать ее
  • во время неожиданных ночевок,
  • во время случайных пристанищ,
  • которые она находила той зимой.
  • Ей легко было менять квартиры:
  • все ее имущество, кроме револьвера,
  • составлял череп,
  • который подарил ей на день рождения
  • нищий художник.
  • В него она влюбилась безумно и сразу,
  • объявила его Ван Гогом,
  • чтобы убежать от него,
  • когда полюбит он.
  • Это была беда:
  • она любила, пока не любили ее,
  • потому что только пустота
  • могла поглощать ее постоянное извержение —
  • извержение любви.
  • Как часто ночами,
  • обезумев от луны,
  • она набирала телефоны возлюбленных
  • и, задыхаясь от нежности,
  • объяснялась им в любви, читала стихи,
  • чтобы не узнать их при встрече…
  • В тот хипповый год и состоялся ее дебют —
  • дебют на большой сцене.
  • Однажды ночью после спектакля
  • у одного московского театра,
  • где давно были погашены огни,
  • собрались мальчики-девочки.
  • Дверь служебного входа осторожно открылась,
  • и ночной сторож
  • (мальчик, не поступивший в ГИТИС)
  • впустил их всех.
  • Это были они —
  • отвергнутые возлюбленные театра.
  • «Непоступившие братья и сестры»
  • прошествовали в пустой зал.
  • Горела дежурка на сцене —
  • прекрасный таинственный свет.
  • Она поднялась первой.
  • Первой – на сцену.
  • Потому что влюбленный мальчик-сторож
  • выдумал все это для нее.
  • В ту ночь на настоящей сцене
  • она читала монолог Мэрлин
  • и играла отрывок
  • из возлюбленного «Мастера и Маргариты».
  • На настоящей сцене
  • она пела свои песни,
  • танцевала безумные танцы —
  • босиком, как Айседора Дункан.
  • Мечта, за которой она приехала в Москву, сбылась:
  • состоялся ее триумф —
  • триумф на настоящей сцене.
  • В ту ночь она стала Актрисой.
  • Первой Актрисой несуществующего театра…
  • На рассвете волшебство умирает.
  • Мальчики-девочки подчинились правилам:
  • они поаплодировали друг другу
  • и разошлись.
  • На пороге театра она встретила солнце.
  • Потом пошла на Патриаршие —
  • на свою любимую скамейку,
  • где в Москве впервые появился Воланд.
  • Она сидела на скамейке
  • и смотрела на пруд,
  • где Левин в «Войне и мире» на катке увидел Китти…
  • (Это рассказал ей литературовед,
  • в которого она была влюблена целых три дня.)
  • Вот тогда на Патриарших она сказала:
  • «После такой ночи можно и умереть».
  • В первый раз она примерилась к смерти.
  • …Ковер, на котором она лежала…
  • Она шла по Арбату поступать
  • (и не поступить)
  • в свой последний раз.
  • Шла хипповая Гончарова в тряпичной диадеме,
  • а навстречу шла она же,
  • только что приехавшая в Москву.
  • У обеих было одно лицо.
  • Только у нее – слишком много румян.
  • Только у нее – первые складки у рта.
  • Только у нее – страх в глазах…
  • Жаль, что они не поговорили друг с другом.
  • Она рассказала бы той, глупой и юной,
  • о своем триумфе на украденной сцене
  • и еще о том, как она вкусила славу
  • в летнюю душную ночь в Крыму…
  • Второй рассказ подруги:
  • «Мы возвращались из Коктебеля.
  • У нас не было денег,
  • в Феодосию нас довезли на попутке.
  • Она была в восторге
  • и написала плакат:
  • «Мы – две студентки театрального.
  • Опоздали на поезд».
  • И все.
  • Заметьте, никаких просьб —
  • только факт.
  • А потом она встала у кинотеатра с гитарой
  • и запела стихи Цветаевой
  • своим рыдающим голосом,
  • счастливая, что у нее на груди красуется:
  • «Студентка театрального».
  • И люди останавливались
  • и слушали, как она пела.
  • И собралась толпа.
  • А потом из кинотеатра вышла тетка —
  • наша вечная российская баба-яга —
  • и стала орать, чтобы она убиралась.
  • Но она даже не повернулась.
  • Она пела.
  • И тогда тетка вызвала по телефону наряд.
  • Приехал молоденький милиционер.
  • Он старался быть суровым и попросил документы,
  • но тогда вышла другая тетка —
  • тоже вечная наша российская тетка —
  • и заорала:
  • «Не тронь дочек, а то я так тебя трону!»
  • Но милиционер был на работе:
  • «Почему нарушаете?»
  • И она ответила в своем стиле:
  • «Мы не нарушаем. Надеюсь, вам известно,
  • что в Италии это обычная картина:
  • человек поет, когда ему нужны деньги».
  • «Пройдемте в отделение», —
  • сказал несчастный милиционер.
  • «Мы можем пройти в отделение,
  • если нам там выдадут двадцать пять рублей
  • и шестьдесят копеек на дорогу».
  • Толпа зашумела,
  • и добрая тетка пошла в решительное наступление.
  • И тогда милиционер вдруг закричал:
  • «Ну, вы! Сколько вас тут сердобольных!
  • Неужели не найдется по полтиннику для девушек
  • вместо всех ваших криков?»
  • И пошел прочь.
  • И тогда кто-то положил на асфальт полотенце,
  • и люди начали бросать деньги,
  • а потом охапки сирени,
  • сорванной прямо с деревьев у кинотеатра.
  • А она все пела.
  • Она пела всю ночь до поезда.
  • И уехала, осыпанная цветами,
  • как и подобает Актрисе после спектакля.
  • Она любила цветы.
  • Сама их себе дарила.
  • Это были, пожалуй, единственные цветы,
  • которые подарили ей».
  • (Не считая тех, что положат на гроб.)
  • Итак, она шла по Арбату в последний раз —
  • в последний раз не сдать свои экзамены.
  • Ей обещал помочь знаменитый режиссер,
  • имя которого значило все в том училище.
  • Режиссер был стар (это она так считала,
  • а на самом деле он оставался ребенком).
  • Люди в театре совсем не стареют,
  • как их портреты в фойе…
  • Режиссер увидел ее в театре-студии
  • и влюбился, как обычно
  • (то есть пылко и на неделю).
  • «Ты рождена для театра —
  • так он сказал ей. —
  • Но ты пугаешь всех своими замашками.
  • На приемных экзаменах ты должна выглядеть
  • не как Мэрлин Монро,
  • но очень скромно, как обычная ткачиха,
  • как Екатерина Алексеевна Фурцева
  • (к сожалению, она не знала, кто это такая), —
  • и тогда я смогу тебе помочь!»
  • Но он не помог ей,
  • малое старое театральное дитя.
  • И никто так и не выяснил,
  • приходил ли он вообще в тот день
  • на приемные экзамены.
  • Режиссер обладал поразительным свойством:
  • когда от него что-то требовали,
  • он становился человеком-невидимкой.
  • А от него все время требовали:
  • актеры – ролей,
  • администрация – решений,
  • требовали старухи (его прежние девочки)
  • и девочки (его будущие старухи).
  • И он всем обещал.
  • Это было его правило – не отказывать.
  • Потому что он знал:
  • в тот момент, когда они его настигнут,
  • он исчезнет.
  • Он объяснял мне потом по телефону:
  • «Читала она превосходно.
  • Но комиссия решила, что она сумасшедшая:
  • в конце она вдруг сбросила туфли,
  • полезла на шведскую стенку
  • и оттуда кричала финал стихотворения
  • про Мэрлин Монро.
  • И они так испугались —
  • я говорю о приемной комиссии…»
  • И он задохнулся от наивного детского смеха…
  • (Она придумала этот финал
  • во время одиноких безумных репетиций
  • в домашнем театре
  • в недостроенном доме.)
  • В этой истории была правда,
  • в которой режиссер никогда бы не признался
  • даже себе самому.
  • Средний человек,
  • он страшился чрезмерного.
  • Полый человек,
  • он страшился наполненного.
  • Самое странное – она это поняла:
  • «Только не вздумай ему звонить и просить за меня…
  • Бесполезно.
  • Не они, а он меня боится.
  • Не они, а он меня не взял».
  • А потом я увидел ее
  • в последний раз до ее смерти.
  • Я ехал к ней на свидание.
  • Я сел в машину и повернул ключ в замке зажигания.
  • И ключ обломился.
  • И тут я вспомнил,
  • как она впервые села в мою машину…
  • Мы ехали тогда за город
  • по пустой дороге в светлый июньский вечер.
  • Она увидела в окне полную луну и закричала:
  • «Ведьмин час наступил!»
  • И тотчас я услышал удар,
  • резкий, жестокий удар:
  • нас догнал «рафик» и ударил сзади.
  • На пустой дороге…
  • Потом шофер «рафика» глядел безумными глазами
  • и никак не мог понять,
  • как же это произошло.
  • На пустой дороге, на абсолютно пустой дороге!
  • И тогда она сказала удовлетворенно:
  • «Это – я!»…
  • Я выбросил сломанный ключ,
  • оставил машину у тротуара,
  • поймал такси и успел на это свидание.
  • На последнее свидание до ее смерти.
  • Было тридцатое декабря.
  • Ей оставалось жить две недели…
  • Я стоял у памятника Пушкину,
  • поджидая обычного ее появления —
  • эффектного появления в новогодней толпе у «Пушки».
  • Неожиданно я наткнулся глазами
  • на высокую усталую женщину,
  • такую обычную женщину —
  • в темном пальто, с блеклым лицом,
  • с волосами, уложенными под береткой…
  • Она пришла после ночного дежурства
  • у постели парализованной старухи.
  • «Теперь я работаю ночной медсестрой,
  • а это пальто я купила сама.
  • Правда, миленькое?»
  • Миленькое пальто подозрительно пахло покорностью.
  • Покорностью и правдой.
  • И очень трудным хлебом.
  • Она заметила мой взгляд:
  • «Пора начинать жить нормально,
  • мне скоро (ужас!) двадцать.
  • Вчера я собрала все свои вещи
  • и утопила ночью в Патриаршем пруду
  • вместо себя:
  • револьвер, череп,
  • и главное – хипповую ленточку,
  • которой я обвязывала волосы.
  • Вот ее больше всех было жалко.
  • Ленточка долго плавала в пруду,
  • а я кричала ей:
  • «Что делать, у меня только два пути —
  • утопиться самой или утопить вас всех
  • и покончить с театром!»
  • Я даже позвонила режиссеру,
  • чтобы его не мучила совесть,
  • и сказала ему:
  • «Я покончила с театром!»
  • И знаешь, что он ответил?
  • «Это хорошо!
  • Потому что если бы ты к нам поступила,
  • мы жили бы как на вулкане.
  • Ты неровная, от тебя не знаешь, что ждать…»
  • Пусть они учат ровных!
  • Помнишь у Блока стихотворение про самоубийство:
  • «Она пришла на землю, но земля ее не приняла…»
  • Загнанных лошадей пристреливают,
  • а непринятых в артистки…»
  • Она засмеялась:
  • «Не гляди так…
  • И не бойся.
  • Я уже не играю в эти игры.
  • Я выхожу замуж.
  • Я теперь как все.
  • И ты молодец – сразу это понял».
  • Ее бешеная интуиция – она поняла мой взгляд…
  • Будь проклят этот взгляд!
  • Мы зашли в бар «Охотник».
  • Она сняла пальто, пахнущее покорностью,
  • выпустила из-под беретки золотые волосы
  • и в темноте опять стала собою.
  • «Мне попалась замечательная парализованная бабуля,
  • ее родственники от меня в восторге.
  • На днях у бабули начала двигаться нога.
  • Ты, конечно, не веришь, но у меня – особые пальцы,
  • оказалось, я могу лечить!
  • Опять не веришь?
  • Нога задвигалась от моего массажа,
  • и сегодня в честь этого события
  • и наступающего Нового года
  • я решила чуточку приукрасить мою бабулю —
  • все-таки она женщина…
  • Я наложила румяна на ее лицо
  • (они были у медсестры в столике)
  • и надушила французскими духами
  • (тоже были в столике).
  • И бабуля благодарно мне улыбалась,
  • когда я прощалась с ней до Нового года…»
  • Глаза горели – она была прежняя,
  • потому что она не могла быть другой.
  • А я сидел, представляя,
  • что происходит сейчас в палате,
  • как родственники уже узрели размалеванную старуху
  • и медсестра уже обнаружила,
  • куда пошли ее румяна
  • и драгоценные французские духи…
  • Мне легко это было представить,
  • потому что я такой же, как все.
  • Как все мы, Женя…
  • Теперь, после ее смерти,
  • я часто встречаюсь с нею.
  • Куда чаще, чем при ее жизни…
  • Вчера я сидел на пляже в Коктебеле.
  • Было солнечное утро.
  • Она вышла из моря в прилипшем бикини
  • и с грозной копной волос – Медуза Горгона!
  • И женщины испуганно врастали в лежаки —
  • такой беспощадной была ее красота.
  • А пляжный мальчик сказал мне:
  • «В прошлом году здесь была клевая девка
  • со смешной фамилией – Пряхина.
  • Мне недавно рассказали, что она вышла замуж
  • за мексиканца, представляешь?
  • Уехала в Мексику и руководит театром в джунглях…
  • Что ты так смотришь?
  • Это рассказала ее безумная подруга!
  • Всей нашей честной гоп-компании рассказала,
  • какой замечательный театр в джунглях
  • основала Зинка Пряхина…»
  • И я вспомнил,
  • как однажды поведал ей поразившую меня историю:
  • в Мексике, в непроходимых джунглях,
  • какой-то подвижник основал театр
  • имени Станиславского,
  • чтобы там, вдали от суеты,
  • строить Храм Искусства.
  • Ну конечно!
  • Конечно!
  • Вот он, конец стихотворения!
  • Долгожданный конец стихотворения, Женя!
  • Кстати, в эту концовку
  • можно вписать и гриновский корабль,
  • стоявший на набережной Коктебеля
  • (о, как она его любила!),
  • эту дощатую лодку с выцветшими тряпками
  • и надписью «Алые паруса».
  • На ней вечно играют орущие дети
  • и фотографируются вместе с родителями
  • на палубе, пропахшей детской мочой.
  • Вот этот ее любимый корабль
  • однажды подплыл к Коктебельскому пляжу.
  • С корабля сошел юный капитан
  • с медальным латиноамериканским профилем.
  • Он обнял нашу прекрасную героиню,
  • выходившую из пены вод,
  • и увез основывать театр
  • имени Станиславского
  • в непроходимые джунгли Мексики,
  • или Никарагуа,
  • или…
  • Короче, туда, где требуется
  • служительница в Храме Искусства!
  • А с берега вослед кораблю
  • бросали охапки сирени
  • благодарные жители Феодосии,
  • и море цвело, как бульвар
  • в ночь ее крымского триумфа…
  • Клянусь, ей понравился бы этот конец!
  • О, переложи, переложи, переложи его в рифмы, Женя!
  • И тогда мы забудем,
  • мы все наконец забудем
  • ковер, на котором она лежала…
  • …Ковер, на котором она лежала…
  • Ковер, на котором она лежала…
Правообладателям