Читать книгу Как взрыв сверхновой онлайн

107 страница из 164

О-ох!

«… а потому что он, хотя и контрик, а все-таки близкий нам человек и впридачу в трудную минуту всегда придет на помощь. Подумаешь, на помощь придет. А как же иначе. Любой советский человек обязан придти на помощь, если тебе трудно…»

М-да! Читать было тошно, но надо: авось Алевтина догадалась написать, куда спрятала завещание. Если же я его не найду, то уж точно квартира достанется государству – наследников по закону нет, наследников по завещанию, получается, тоже, и все движимое и недвижимое имущество должно отойти государству – теперешнему, которое так же мало стоит того, чтобы ему что-то завещали, как и его предшественник – СССР.

Дневники Алевтины приходилось читать досконально и регулярно при чтении получать пощечины…

Приведу еще одну запись из дневника. Впрочем, сначала небольшое признание. Есть у меня одно хобби – писательство. Можно это увлечение и графоманством назвать в худшем смысле этого слова, именно в худшем, потому как лаже самые великие поэты и писатели – графоманы! Да-да! Графоманы: ведь их неудержимо тянет писать. Какой-нибудь сумасшедший, марающий без конца бумагу и воображающий себя великим автором, отличается от Александра Сергеевича Пушкина исключительно степенью одаренности. Один одарен исключительно, гений, а другой антиодарен, он даже не бездарь, ведь бездарность подразумевает нахождение ее в точке ноль на шкале таланта, он же, этот антиодаренный, вне этой шкалы, он вне сравнения. Но оба, и Пушкин, и этот сумасшедший, графоманы. Обоих неудержимо тянет сочинять, но одного на сочинительство толкает гений творчества, а другого гений зла, гений хаоса. Тáк вот. Можно меня графоманом назвать в худшем смысле этого слова, но, надеюсь, я не заслуживаю такого определения. Шекспиром себя не считаю, просто временами меня очень тянет описать то, что я вижу вокруг. И не просто описать, а что-то и добавить к увиденному, чего никогда не было, что-то от него отнять, а в результате, глядишь, получена совершенно иная реальность. Время от времени я относил свои опусы в редакции толстых и тонких журналов. Кое-что даже напечатали. Как-то опубликованный рассказ я имел неосторожность показать Алевтине – думал, хоть эта публикация пробьет броню ее неприязни ко мне. Какое! Впрочем, вот запись, сделанная месяца за полтора до смерти Алевтины-мажор, когда ее ДНК была уже введена в яйцеклетку Нади Овечкиной: