Читать книгу Родные узы онлайн

105 страница из 178

Можно было постоять немного и спуститься в каюту окончательно, до самого утра, но Эмме предстояло сперва допить этот ромашковый чай. Оставлять половину было как-то глупо и неблагодарно. Она пристроилась к одному крошечному столику, поставила чашку с горячим успокоительным напитком, обещавшим ей долгий и непробудный сон, как вдруг заметила ее, вернее ее одинокую, склонившуюся за соседним столом фигуру. Ну почему бы не оставить чашку так, как есть, или не выплеснуть ее содержимое за борт? Полноводная река простила бы ей такое неуважительное отношение, Эмма ведь не собиралась метнуть в нее пластиковой или стеклянной бутылкой.

Книга, которую она безуспешно пыталась дочитать последние месяцы и взяла с собой на теплоход, содержала несколько весьма запоминающихся эпизодов. Один она запомнила очень хорошо. Мама и дочка из маленькой северной деревушки, прежде чем приступить к сбору ягод или к рыбалке, приносили реке-матушке и лесу-батюшке обязательные гостинцы. Чтобы задобрить и попросить о помощи. Это было непременное условие, о котором мама всегда напоминала дочери. Женщины в голодное военное время клали на пенек картофельные оладьи, а потом аккуратно раскладывали их на берегу с тем, чтобы волна, набегающая на мокрый песок, слизнула их сама, насладилась и забрала в глубину. Не бывало такого, чтобы река не приняла их дар, и это казалось матери самым правильным отношением к природе, которая их кормила и помогала выжить. Забирая – учись отдавать. Эммочке тогда это очень запомнилось, потому что так она всегда относилась к близким людям и хорошим знакомым. Возможно, этот эпизод расположил ее к той книге и заставил читать дальше, но в тот момент на палубе теплохода она вспомнила о современной цивилизации и о том, как люди относятся к окружающей природе. Именно это чувство стыда и неблагодарности удержало ее от того, чтобы выплеснуть ромашковый чай в воду. Мучаясь и страдая над ним также, как над неудачной книгой, она внимательно оглядывала заметно поредевшую публику. Кое-кто еще сидел, выпивал, болтал о ерунде; все, кроме той самой фигуры, склонившейся над столом, придавались безделью и отмечали начало отпуска.