Читать книгу О поэтах и поэзии онлайн
22 страница из 46
- А может, кто триумф жестокости монаршей
- В холопском рвении восславить ныне тщится?
- Иль топчет польский край, умывшись кровью нашей,
- И, будто похвалой, проклятьями кичится?
- Из дальней стороны в полночный мир суровый
- Пусть вольный голос мой предвестьем воскресенья —
- Домчится и звучит. Да рухнут льда покровы!
- Так трубы журавлей вещают пир весенний.
- Мой голос вам знаком! Как все, дохнуть не смея,
- Когда-то ползал я под царскою дубиной,
- Обманывал его я наподобье змея —
- Но вам распахнут был душою голубиной.
- Когда же горечь слез прожгла мою отчизну
- И в речь мою влилась – что может быть нелепей
- Молчанья моего? Я кубок весь разбрызну:
- Пусть разъедает желчь – не вас, но ваши цепи.
- А если кто-нибудь из вас ответит бранью —
- Что ж, вспомню лишний раз холуйства образ жуткий:
- Несчастный пес цепной клыками руку ранит,
- Решившую извлечь его из подлой будки.
(Цитирую в переводе Анатолия Якобсона, более точном и темпераментном, чем хрестоматийный левиковский.)
Пушкин явно мог принять на свой счет слова о «холопском рвении» (хотя не с меньшим основанием можно их отнести и к Жуковскому, чья ода на взятие Варшавы была издана в одной брошюре с пушкинскими стихами), – Дмитрий Галковский полагает даже, что решение вывести Пушкина в «Памятнике Петра Великого» (вместо Вяземского) диктовалось желанием «застучать» бывшего друга. Едва ли Мицкевича вдохновляли мотивы столь низменные (хотя что взять с русофоба, как его теперь постоянно называют в критике известного направления!). Поясним лишь, что взаимная ненависть обычно – удел графоманов; подлинные поэты, вопреки словам Кедрина, друг друга не оплевывают, ибо нуждаются в равном собеседнике, а Пушкин и Мицкевич именно такими собеседниками не были избалованы; Пушкин вступался за Мицкевича перед Бенкендорфом в 1828 году – маловероятно, что гордый поляк отплатил бы доносом, да и не рассматривал он российское правительство как адресата. Пушкин ответил стихотворением «Он между нами жил» (10 августа 1834), которого не напечатал. Отношение его к полякам, как показал Цявловский, никогда не было особенно доброжелательным, – еще в 1824 году он соперничал с графом Олизаром за сердце Марии Раевской, причем оба были отвергнуты, но и тогда в послании к Олизару он подчеркнул, что войны войнами, а поэтическое родство священно: