Читать книгу Поэмы 1918-1947. Жалобная песнь Супермена онлайн

7 страница из 14

Современная поэма

  • Гуляет ветер, порхает снег.
  • Идут двенадцать человек.
Блокi
  • Обыкновенный сад старинный,
  • обыкновенный старый дом…
  • Друзьям и недругам о нем
  • я передам рассказ недлинный.
  • В стихах незвучных и простых
  • благословлю я жизнь живую,
  • изображу я роковую
  • нежданную судьбу двоих…
  • Скажу о прихоти жестокой
  • моей России одинокой,
  • моей России бредовой, —
  • лишь с оговоркой: при больной
  • не рассуждают о болезни.
  • Поэт не должен проклинать,
  • а уповать иль вспоминать…
  • Итак, действительность, исчезни!
ii
  • От разрушительных затей,
  • от причитающей печали
  • мы отвернемся, но едва ли
  • былое близкое светлей.
  • …………………….
  • Душой и телом крепок, строен
  • и как-то весело-спокоен —
  • таков был в эти дни Андрей
  • Карсавин, химик и зоолог.
  • Еще и в школьные года
  • им путь намеченный всегда
  • был и не труден и не долог.
  • Потом, обласканный судьбой,
  • он за границею учился,
  • вернулся, через год женился
  • на поэтессе молодой,
  • и, диссертацию большую
  • о мимикрии защитив,
  • в свою усадьбу родовую
  • с женой уехал.
iii
  •                                 Молчалив
  • был этой жизни вдохновенной
  • уют блаженно-неизменный…
  • А руль невидимый времен
  • в ту пору повернулся круто.
  • Россия билась в муке лютой,
  • России снился грозный сон:
  • нечеловеческие лица
  • и за зарницею зарница
  • над полем взрытым, и кругом
  • непрерывающийся гром,
  • и звучно реющая птица
  • в кольце белеющих дымков,
  • средь безмятежных облаков…
iv
  •  Освобожден от службы ратной
  •  по тем причинам, что для вас
  •  не драгоценны, вероятно,
  •  да удлинили бы рассказ, —
  •  не беспокоился Карсавин,
  •  жил, негой мудрой окружен;
  •  меж тем, зловеще-своенравен,
  •  вновь изменился бег времен.
  •  Настала буйная година…
  •  Самосознанье гражданина
  • самосознаньем бытия
  •  в душе Андрея заслонялось
  •  и в дни позора не сказалось.
  •  Грешно – нет спора; но ни я,
  •  ни вы, читатели, не смеем
  • его за это осуждать
  •  и сходство тайное с Андреем
  •  в себе самих должны признать.
  •  Воскликнут гневные потомки,
  •  вникая в омут дел былых:
  • «Ввысь призывал их голос громкий,
  •  да отставало сердце их!»
v
  • Ирину нежную – подавно
  • все это мучить не могло.
  • Очарованье жизни плавной
  • в ней жрицу чуткую нашло.
  • Она любила вдохновенья
  • сладчайший яд, и льстило ей
  • перебирать в тиши ночей
  • слов оживающие звенья;
  • но дар ее не поражал
  • ни глубиной, ни силой страстной…
  • Лишь некой женственностью ясной
  • необычайно привлекал
  • стих, – и порывистый, и тихий,
  • как падающая звезда:
  • в строке ямбической всегда
  • был упоительный пиррихий.
  • О далях жизни, о мечтах
  • так пело сердце безмятежно,
  • и рифмы вздрагивали нежно,
  • как блики света на листах…
vi
  • Их белый дом версты на две-три
  • от сельских пашен отстоял.
  • Бывало, при восточном ветре,
  • звон колокольный долетал.
  • Их ограничивал прогулки
  • бор величавый, глухо-гулкий,
  • как ночь, синеющий вокруг.
  •  Жизнь протекала без печали,
  •  газет они не получали
  •  и не слыхали толков слуг.
  •  Когда же, охая тревожно,
  •  твердил им старичок-лакей:
  • «Да мало ль что теперь возможно,
  •  везде разбойники!» – Андрей,
  •  невозмутим, самообманут,
  • с улыбкой мягкой возражал:
  • «Что ж, пошалят и перестанут…»
vii
  • Их мирный рай напоминал
  • покой благоуханно-нежный
  • уединенного гнезда
  • в ветвях черемухи прибрежной,
  • нависших над рекой мятежной…
  • И пусть волнуется вода,
  • и пусть волной вольнолюбивой
  • скат размывается крутой —
  • птенцы, неведеньем счастливы,
  • лишь небо видят над собой!
viii
  • Вообрази, читатель, темный,
  • от снега весь лиловый сад,
  • тень длинную сосны огромной
  • и тускло-палевый закат.
  • Мы обойдем, мой друг минутный,
  • усадьбу старую кругом,
  • в окне увидим луч уютный
  • и в дом, незримые, войдем.
  • Над зеркалом рога оленьи,
  • перчатки на столе пред ним…
  • Идем-ка дале: подозренья
  • мы все равно не возбудим.
  • Сюда. Налево. Приоткроем
  • мы осторожно эту дверь.
  • С Карсавиным, с моим героем,
  • ты познакомишься теперь…
ix
  • Просторна комната простая…
  • Свет под зеленым колпаком
  • белеет, мягко озаряя
  • чешуекрылых под стеклом
  • разнообразное собранье;
  • и, сгорбившись в кругу лучей,
  • карандашом шуршит Андрей.
  • То – по-латыни описанье
  • мохнатой бабочки одной,
  • им найденной близ Понтрезины,
  • на молодом листке осины,
  • в тринадцатом году, весной…
x
  • Тебе завидую, ученый:
  • отрадно творческим умом
  • миров угадывать законы
  • по жилке на крыле сквозном.
  • Отрадно: нравы и строенье
  • существ малейших изучать
  • и вековое их значенье
  • в сопоставленьях постигать.
  • И счастлив тот невыразимо,
  • кто может ясность мудреца
  • согласовать неразделимо
  • с благоговением жреца, —
  • в ком жаждой истины, познанья,
  • холодной, точной простоты
  • не заглушается сознанье
  • нерукотворной красоты!
xi
  • Так – медленно, в труде беззвучном
  • блаженный протекает срок…
  • Пора и кончить.
  •                                      Мотылек
  • снабжен уж именем научным
  • и тем языческим значком,
  • каким на картах астроном
  • звезду Венеру отмечает…
  • Пора – но надо перечесть,
  • неточности, какие есть,
  • исправить.
xii
  •                            Небо потухает.
  • В оцепененьи ледяном
  • сад принимает тени ночи.
  • Покинув кабинет рабочий,
  • в другую комнату войдем.
  • Глядит в окно, мрачнеет хмуро,
  • как нищий безнадежный, день.
  • От шелкового абажура
  • прозрачно-розовая тень
  • легла на кружево подушки.
  • Свет неподвижный серебрит
  • фарфоровые безделушки,
  • и в бликах радужных горит
  • на ширме лаковой, китайской,
  • хвост огнецветный птицы райской.
xiii
  • У добродушного камина,
  •  в полусияньи, в полутьме,
  •  вникает с трепетом Ирина
  •  в сонет туманный Мал<л>армэ.
  •  Но ненадолго. Понемножку
  •  взор отклоняется от строк,
  •  на смутный смотрит потолок…
  • Ласкает бархатную кошку
  •  все тише тонкая рука.
  • Сидит Ирина, – молчалива,
  • о чем-то думает лениво,
  • чуть улыбается, слегка.
  • Андрея к бабочкам ревнует,
  •  и все нежнее и нежней
  • сон легкий, наклонясь над ней,
  •  глаза усталые целует.
  • Вот на медвежий белый мех
  • сползает книга… Сновидений,
  • переплетаясь, реют тени…
  • Вдруг – дорогой, звенящий смех
  • и на плече прикосновенье
  • знакомых губ…
xiv
  •                                     «Ну, полно спать!
  •  Как муза томная Парнасца
  •  умеет ласково подкрасться
  •  и невзначай околдовать!» —
  • «Ах нет! Я попросту устала
  •  и сон все тот же снился мне, —
  •  вздохнув, Ирина отвечала. —
  •  Мне вновь мерещилось во сне —
xv
  • пергамент серо-золотистый
  • венецианских вечеров
  • и над лагуною лучистой
  • напевы струн и голосов.
  • Там – тень гондолы удлиненной,
  • там однозвонный ропот струй,
  • там каждый возглас отдаленный
  • и каждый смутный поцелуй —
  • не песнь, а призраки созвучий,
  • не страсть, а странствующий сон,
  • не жизнь, а канувших времен
  • вздох перелетный, вздох певучий…»
  • Ее не прерывал Андрей;
  • в нем спорили мечта и разум;
  • он бы хотел поверить ей,
  • но по случайным знал рассказам,
  • что разочарованье ждет
  • Ирину, что мечты напрасны:
  • по золоту лагуны ясной
  • ползет дымящий пароход…
xvi
  • В лиловой спальне молчаливой
  • распространился мягкий мрак,
  • и ждал Андрей нетерпеливо…
  • Он приближающийся шаг
  • услышал с дивным содроганьем,
  • и розовое кимоно
  • повеяло благоуханьем…
  • Луч пробежал… и вновь – темно.
  • О холодок объятий сладкий!
xvii
  • Чуть шелестели кружев складки;
  •  и сокровенные пути
  •  на сумеречно-нежном теле
  •  уста скользящие умели
  •  во мгле извилистой найти.
  •  И ласкам трепетным учила
  •  все возрастающая страсть,
  •  и в бездну близкую упасть
  •  и не давала, и манила.
  • Счастливцы! Пламенных имен,
  • внушенных первыми ночами,
  • не забываете, и вами
  • их звук полнее повторен.
  • И страсть привычною не станет,
  • и, углубляясь без конца,
  • очарованье не завянет
  • и не насытятся сердца!
  • ………………..
xviii
  •  Был вечер ветреный.
  •                                                 Ирина
  •  играла Моцарта, и стон
  • сквозных аллей был заглушен
  •  прозрачным смехом клавесина.
  •  И трепет маленькой руки,
  •  и у затылка завитки,
  • чуть золотые, занимали
  • Андрея более, чем плеск
  • созвучий пляшущих.
  •                                               По зале
  • тень протянулась. Только блеск
  •  бледно-рубиновый камина
  •  алел во мгле, как георгина,
  •  взлетал, как призрак мотылька, —
  •  и озарял – то легкий локон,
  • то мрамор статуи меж окон,
  • то край лепного потолка.
xix
  •  Рассеялись внезапно звуки…
  •  Ирина встала, и в глазах
  •  как бы крылатый вздрогнул страх —
  •  предчувствие безвестной муки…
  • «Мне жутко…» – молвила она.
  • «Но почему?» Сама не знает…
  •  Порой – так сердце замирает
  •  в зеркальных лабиринтах сна.
  • «Мне жутко…» Пристально-угрюмый
  •  взгляд устремился вниз, в огонь.
  • «Ну успокойся, ну, не думай…» —
  •  и целовал ее ладонь
  •  Андрей, тревожно-удивленный;
  •  но только с нежностью влюбленной
  •  хотел обнять ее, как вдруг
  •  шум за дверьми услышал странный,
  •  звон дребезжащий, звон стеклянный,
  •  и возглас, и тяжелый стук;
  •  потом – слуги дрожащий шепот,
  • смех наглый, торопливый топот,
  •  гул незнакомых голосов,
  •  и, сыростью повея снежной,
  •  вошли двенадцать мужиков,
  •  в шинелях, с ружьями…
xx
  •                                                      Небрежно
  • в карманы руки заложив,
  • Карсавин ждал, что будет дале…
  • Они остановились в зале,
  • его безмолвно окружив.
  • Потом один, с подбитым глазом,
  • Андрея за плечо схватил.
  • Тот, вспыхнув, руку отстранил,
  • и щелкнули затворы разом…
xxi
  •  Последовала тишина.
  •  Ирина, холодно-бледна,
  •  надменно сжав сухие губы,
  •  прижалась к мужу. Вздрогнул он.
  • «Эй, к стенке!» – грянул окрик грубый.
  • Тогда, спокоен, озарен
  •  душевной силою, без слова,
  •  как укротитель средь зверей,
  •  всех взглядом удержал Андрей
  •  и одного, потом другого
  •  ударив кулаком в лицо,
  •  Ирину поднял, как ребенка,
  •  и мимо, мимо, на крыльцо,
  •  в сад, по сугробам… Хлопнул звонко
  •  вдогонку выстрел… но Андрей
  • с бесценной ношею своей
  •  в аллее скрылся беспросветной.
  •  Бежал он, не жалея сил,
  •  но уж слабел, слабел заметно,
  •  и задыхался, и скользил…
  •  За ним не гнались; рассудили,
  • что никуда он не уйдет:
  • в деревне живо бы скрутили,
  • а в поле – сам и пропадет.
xxii
  • А между тем, изнемогая
  • и спотыкаясь каждый миг,
  • в снег по колено увязая,
  • он бора мрачного достиг.
  • Хвоя туманная звенела.
  • Андрей, порывисто дыша,
  • остановился. В нем душа
  • беспомощно оцепенела…
  • Все отошло – и боль, и страх;
  • а мысли – мысли, как слепые,
  • блуждали, странные такие,
  • все о ненужных пустяках…
  • На снег недвижную Ирину
  • он опустил. Над головой
  • она вдруг повела рукой,
  • как бы срывая паутину;
  • вздохнула и очнулась…
xxiii
  •                                                     Мгла
  • с небес тяжелая текла.
  • Был жуток ветра шум окрестный
  • и скрип скрежещущий стволов.
  • Из-за бегущих облаков
  • вдруг выглянул мертвец небесный;
  • разорвалась густая мгла;
  • раскрытым веером упали
  • на снег лучи и засверкали, —
  • холодные, как смерть сама.
xxiv
  • При этом отблеске те двое
  • увидели перед собой
  • то грозное, то слепо-злое,
  • что прежде кралось стороной:
  • мир бешенства, борьбы и боли…
  • Меж тюрьм уродливая даль…
  • Уж красоты не будет боле,
  • а сердце бьется, сердцу жаль…
  • Где радость творческого духа?
  • Где жизни вольные права?
  • Ирина застонала глухо,
  • сказала страшные слова:
xxv
  • «Пустынно, холодно, бессвязно…
  •  Мы умираем, слышишь – ты?
  •  Наш дом поруган безобразно:
  •  горстями вырваны листы
  •  из книг, переплетенных пухло…
  •  Все отзвучало, все потухло…
  • Твой самый пестрый мотылек,
  •  быть может, к картузу приколот…
  •  Безумие, пустыня, холод…
  •  Бог непонятен и жесток!
xxvi
  •  А мы – лелеяли мы нежно
  •  мертворожденные мечты!..»
  •  Глядит, – но странно безмятежны
  •  Андрея тонкие черты.
  •  Хоть были милы наслажденья,
  •  хоть преждевременен конец, —
  • смерть принимает без смятенья
  •  эпикуреец и мудрец!
  • «А жить в среде невыносимой
  •  преступников или невежд,
  •  тревогой будничной томимый,
  •  лишенный неги и надежд, —
  •  надломленность и бледность видеть
  •  Ирины горестной моей,
  •  и всех и все возненавидеть —
  •  нет, не хочу!» – сказал Андрей.
xxvii
  • Стоял он, твердый и спокойный,
  • обняв Ирину, а над ним
  • неугомонно ропот хвойный
  • звучал отчаяньем глухим.
  • И оба смутно замерзали.
  • В каком-то вещем забытьи
  • они склонялись и шептали
  • слова бессмертные любви.
  • И только раз, в приливе муки,
  • не в силах ничего забыть,
  • Ирина, простирая руки,
  • воскликнула: «Ах, только б жить!»
  • Но поцелуем леденящим
  • был безнадежный прерван крик,
  • и вот за облаком скользящим
  • полуоткрылся лунный лик.
  • И ропот сосен одиноко
  • во мгле нахлынувшей утих, —
  • как бы смиряясь пред жестокой
  • судьбой двух жизней молодых.
xxviii
  • Когда же нежно-нежно красной
  • пыльц<о>й подернулся восток,
  • на пряжке туфельки атласной
  • луч боязливый изнемог.
  • И зашушукал ветер сонный,
  • и встрепенувшимся крылом
  • сорока с ветки оснеженной
  • стряхнула серебристый ком.
  • И в чистом воздухе – лучистый,
  • он, рассыпаясь, просиял,
  • на чьи-то женственные кисти
  • цветными искрами упал.
  • И прояснилась дымка бора,
  • и засинели небеса;
  • со стороны усадьбы скоро
  • раздался хохот, голоса;
  • шаги скрипели, приближались…
  • Вдруг шапки, ружья показались
  • из-за белеющих ветвей.
xxix
  • Грядите ж, мстители! смелей!
  • Вот он – помещик окаянный,
  • вот – кровопиец, и она —
  • его проклятая жена!
  • Шли мужики, притихнув странно,
  • как псы, косясь на трупы их;
  • но, отделившись от других,
  • один нагнулся над Ириной,
  • с руки замерзшей снял кольцо,
  • взглянул с усмешкою звериной
  • и плюнул в мертвое лицо.

Ливадия